И то, и другое, гораздо проще складывается у меня с городами, чем с людьми. Города мне как-то ближе и понятнее. У нас похожие радости и проблемы, сходный способ проявлять себя, мы ждем от окружающего мира примерно одного и того же - вкладов, строительства, живой жизни. И чтобы нас держали. И чтобы брали и уносили дары. И так далее.
У нас с городами даже масштабы более-менее совпадают. То есть, даже лучше (для меня), города обычно больше, чем я, и я в них помещаюсь целиком. А в человека один мизинец засунешь, а он уже говорит: што ж тебя так много-то? То есть, не говорит, конечно, но примерно так ощущает. И думает, мизинец - это все "я" и есть. А мне от этого муторно. Ну и все остальное, которое не мизинец, снаружи болтается бесприютно. И человеку лишний напряг.
Есть, конечно, пара-тройка человекообразных исключений. Но не напасешься. Поэтому мне проще строить отношения с городами - с тех пор, как я делаю это осознанно и спокойно, а не в романтическом порыве в рамках поэтического взгляда на мир. В жопу поэтические взгляды, от них только путаница случается. Я просто вхожу в город пустым (но не дырявым) горшком и жду, чем меня наполнят. Содержимое потом можно просто пустить на строительство себя, а можно попутно проанализировать, осмыслить и даже сформулировать выводы, почему нет.
И вот я до сих пор в себя не могу прийти после Рима. Похоже, он дал мне так много, что я еще долго буду это усваивать. Все-таки он очень большой - во всех смыслах. И смыслы у него большие.
При этом он мне очень близок и, в каком-то смысле, понятен. У него было детство вундеркинда, очень бурная юность, очень тяжелый кризис среднего возраста. Теперь у него прекрасная старость мудрого, веселого и слегка трёхнутого бессмертного, лучшее, чего можно себе пожелать. Похоже, он, в итоге, сумел принять и освоить ту форму бессмертия, которая лично ему доступна. Это невероятно важно - бессмертие само по себе всегда на кончиках пальцев, но не в угодной нам (доступной нашему воображению) форме, а уж какое есть. Непонятное, немыслимое, никак не согласующееся с освоенным ранее опытом. И принять его таким, какое оно есть конкретно для меня - самый трудный и самый необходимый, наверное, этап в развитии - человека ли, города ли, всякого осознащего существа.
Похоже, Рим это очень хорошо умеет. И всех этому учит, похоже. Учимся ли мы - другой вопрос. Но шанс есть.
Как же я его люблю. И совершенно не скучаю без него. И не хочу вернуться. Но ужасно радуюсь, когда вспоминаю, что скоро, наверное, вернусь. Потому что любовь. И дружба.