Почему русская православная церковь хранит календарную верность Юлию Цезарю - это не отдельный вопрос даже, а тема для плохого, но увлекательного псевдоисторического романа, но я сейчас не об этом. А о том, что дома у меня, понятно, невзирая на бушующую за окнами савецкую власть, раз в год вовсю красили яйца и пекли куличи. И на мой наивный восьмилетний вопрос: как же так, зачем все это, если в книжках написано, что бога нет? - папа, помню, изумленно спросил: а при чем тут бог?
То есть, гениально точный ответ, как я сейчас понимаю. Это была такая важная домашняя традиция, не имеющая никакого отношения к религии: цветные яйца и пышные куличи на Пасху. Очередной символ того, что с нами все в порядке, не хуже, чем у людей, как шампанское и оливье на Новый год, как бабам-цветы на восьмое-марта, как ужасающий холодец во все времена.
Когда мама умерла, это стало еще более важно - делать вид, что с нами все в порядке, не хуже, чем у людей. И папа старался как мог. Оливье, холодец и бабам-цветы - это он всегда умел, а тут нашел в кладовке старые бабушкины тетрадки с рецептами и научился печь куличи. И у него с первого раза получилось. То есть, куличи даже поднялись в духовке; я ни черта в этом не понимаю, но помню, что об этом много и взволнованно говорили пожилые дальние родственницы - гляди-ка, мужик, а куличи испек, и они у него в духовке поднялись! - Да ну?! - А вот!
Несколько лет подряд папа, сколь бы бурно ни складывалась напоследок его личная жизнь, перед Пасхой объявлялся дома. Красил яйца и пек куличи. И куличи поднимались в духовке. И это каким-то таинственным образом означало, что все у нас хорошо.
Однажды накануне очередной Пасхи папа пришел домой на рогах. Во всяком случае, так он сам говорил на следущий день. Я-то не знаю, меня дома не было - ни вечером, ни ночью. Но судя по тому, что папа этого даже не заметил - таки да, на рогах.
И вот прихожу я домой под утро. Папа мирно спит на диване, на весь дом сладко пахнет куличами - идиллия, короче. И я тоже быстренько заваливаюсь спать, как будто всю ночь так и было. А натуро просыпаюсь от сдавленных мужских рыданий, и волосы мои становятся дыбом, потому что такого у нас в заводе не было - чтобы взрослый мужык в голос рыдал.
Иду на кухню, спрашиваю: что случилось? Папа быстренько берет себя в руки, рыдания приостанавливает и с интонациями, достойными Шекспировского театра, говорит, заламывая руки: куличи!
А что - куличи? Стоят на столе, румяные, пышные, небось, опять поднялись в духовке, что бы это ни означало.
Сахар, говорит папа. Сахар! Соль! Сахар, соль.
Объяснить более внятно он не может - похмелье у человека и горе. Большое, настоящее горе, как бы смешно это ни выглядело со стороны.
И я начинаю понимать. Он все сделал правильно, по рецепту. Только вместо сахара положил соль. Очень много соли. Три стакана. Или два, неважно. Все равно много.
И мне как-то сразу стало ясно, что не продуктов ему жалко (хотя у него, как у всех, переживших голод, отношение к еде было трепетное) и, тем более, не собственного труда, а просто - мир рухнул, ну. На дворе Пасха, а у нас куличи не удались. И значит, все у нас плохо, не как у людей, несмотря на все старания.
Мне, начинающему малолетнему полупанку, все это "как у людей" - "не как у людей" уже тогда было до одного места. Примерно до того же самого, что и сейчас. Но передо мной был не абстрактный пример, а живой человек, мой папа, взрослый (вернее, старый уже) сильный мужик, у которого все рухнуло, потому что он перепутал соль с сахаром, и куличи не удались.
И я беру в руки нож, отрезаю кусок, жую соленую дрянь, говорю: а мне нравится. Даже и хорошо, что несладко. И доедаю кусок до конца. И папа смотрит на меня, как на ангела, явившегося с небес. И начинает улыбаться. И тоже отрезает себе кусок. И говорит неуверенно: "Ну, мне все-таки сладкие больше нравились".
И, поскольку чорная бездна отчаяния уже куда-то подевалась, я честно говорю: да, много такого не съешь. А давай мы из них сухарики сделаем, к пиву. А точно, говорит папа. И улыбается еще шире. Давай. Я соленые сухарики люблю. Берет нож, и мы начинаем резать куличи на кубики, чтобы сунуть их потом в духовку и сделать много-много соленых сухариков к пиву.
Я ничего не понимаю ни в христианских праздниках, ни, тем более, в куличах. Но немножко понимаю в любви. Хотя тоже не ахти какой эксперт.
Но я совершенно точно знаю, что когда человек перепутал сахар с солью, а другой человек, не дрогнув, сожрал кусок соленой дряни, чтобы утешить первого - это история про любовь. Ради которой мы все здесь (в самом широком смысле слова) собрались.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →