В совсем малышовом детстве смерть казалась мне явлением настолько нормальным, обыденным и ни капельки не страшным, что вообще непонятно было, зачем шум по этому поводу поднимать. Смерть книжного героя, к примеру, не казалась логическим завершением сюжета. Всегда вставал вопрос: "А что дальше?" - вне зависимости от того, жив был герой в финале или мертв. Ну, это вообще такой очень характерный для меня вопрос: "Что дальше-то?" Трудно вообразить историю, которая действительно закончилась.
Ну, книжки, это ладно. Но и когда настоящая, живая, горячо любимая бабушка умерла, не было у меня ощущения трагедии. Так, немного обидно, что она со мной больше играть не будет, но, в общем, понятно, что никакой серьезной беды в том нет.
Потом (мне в ту пору было лет пять - шесть) родители стали периодически таскать меня с собой на кладбище, где они благоустраивали могилы усопших предков. Кладбищенские старушки понарассказали мне таких ужасов о червях, гложущих покойницкую плоть, что от младенческого моего пофигизма камня на камне не осталось. Стало страшно и гадко.
Откуда-то было понятно, что говорить с родителями на эту тему не стоит. Насчет сверстников как-то всегда было известно, что они нужны для развлечения, а не для "серьезных дел". Поэтому приходилось душевно страдать в одиночестве. От такого дела тело мое стало чахнуть и болеть всякими удивительными болезнями, чего за ним до тех пор не водилось. Все это продолжалось примерно год, от лета до лета, и было довольно скучно и мучительно, почти как у взрослых.
И вот пришло лето, и мы поехали в очередной отпуск. Во время планового похода на кладбище, пока родители обрезали розовые кусты и красили могильную ограду серебристой краской, мне удалось ускользнуть из-под надзора и отправиться бродить по кладбищенским тропинкам.
Возле одной могилы мне встретился замечательный дедушка. Надо сказать, что дедушки мне вообще нравились больше, чем бабушки. В первую очередь, потому, что не поднимали восторженный визг при моем появлении. Понимали: ну, ребенок, ну белокурый-голубоглазый-пухлощекий, ничего особенного, с кем не бывает. Пройдет.
Но этот дедушка был вообще из ряда вон клёвый.
Во-первых, он сидел прямо на травке, на могильном бугорке. С моей тогдашней точки зрения, это было очень круто - сидеть прямо на земле, даже не подстелив газету. Круто - для взрослого, конечно. Ребенок меня таким поступком ошеломить не смог бы.
Во-вторых, дедушка был загорелый, шоколадного цвета, с белой бородой и жестким седым "ёжиком" вместо положенной дедушкам лысины. Это было очень красиво и необычно.
Ну и в-третьих, дедушка производил впечатление человека, готового пообщаться по-человечески. Надо сказать, к этому времени у меня был колоссальный опыт общения с незнакомыми взрослыми, целая коллекция диалогов на улице, в магазине и на складе, где нам с мамой выдавали по карточкам продуктовый паек, положенный семьям военнослужащих. Мне это было интереснее всего в ту пору: общаться с незнакомыми взрослыми людьми.
Благодаря солидному опыту, мне уже с первого взгляда обычно все становилось ясно: этот взрослый будет кукситься и отворачиваться раздраженно, этот начнет сюсюкать, этот станет оборачиваться по сторонам в поисках моих родителей, этот - отделается конфеткой, а вот этот - станет общаться по-человечески. То есть, разговаривать на равных. Последняя категория взрослых интересовала меня более всего и, понятно, попадалась крайне редко.
Так вот, про дедушку было с первого взгляда ясно, что этот - нормальный чувак. Свой в доску.
Мы познакомились. Он сказал, что его зовут дедушка Витя. Мы немножко поговорили на отвлеченные темы (как я понимаю, мой новый знакомый постарался тактично выяснить, потерялся ребенок, или нет, нужно ли меня спасать, или так сойдет).
И вдруг так вышло, что у меня хватило духу заговорить с дедушкой Витей на единственную тему, которая меня тогда волновала: о смерти и червяках. Благо разговор происходил на кладбище, ну и вообще все к тому шло.
Дедушка выслушал меня внимательно и стал объяснять, что, дескать, ничего страшного нет в червяках, но если уж мне очень червяки не нравятся, можно вовсе с ними не иметь дела. Вот некоторые люди просят, чтобы их после смерти сжигали, и тогда уж точно никаких червяков!
И вообще, - объяснял дедушка, - все, что происходит с трупом - это не важно и не очень интересно.
Что он мне там тер про "бессмертную душу" и какими терминами пользовался - не помню. Помню только, что звучало все довольно убедительно. Оно и понятно: нет ничего проще, чем объяснить чуткой малолетней зверушке некоторые непостижимые вещи. Впрочем, эта часть его объяснений вообще меня как-то не очень тронула: и без него было каким-то образом понятно, что примерно так обстоят наши дела. Внезапно открывшаяся возможность ускользнуть от прожорливых червяков взволновала меня куда больше.
Проблема моя, можно сказать, рассосалась.
На прощание дедушка Витя посоветовал мне не бояться смерти. Эту идею мне уже много лет спустя довелось вычитать в Тибетской Книге Мертвых: плохо, когда человек боится смерти. Если и могут быть у человека на том свете какие-то неприятности, то только от его собственного страха они приключаются.
Формулировка, понятно, уже моя, нынешняя, а не его тогдашняя. Но суть судьбоносного дедушкиного месседжа сводилась именно к этому.
Понятливый ребенок эту истину усвоил, важно покивал и отправился к родителями, просветленный и умиротворенный.
Умиротворение мое было столь велико, что обернулось грандиозной глупостью. В тот же вечер, или пару дней спустя, ребенок объявил родителям буквально следующее: "Когда я вырасту и умру, я буду других мертвых держать за ручку и говорить, чтобы они не боялись".
С родителями от такого дела чуть было кирдык не приключился, и их можно понять. Решили, небось, что в семье завелся живорожденный ангел, и вот прямо щас станет возноситься огненно, не щадя обоев и потолочной штукатурки. Для простых советских людей, неверующих и суеверных одновременно, не самая лучшая новость, как я теперь понимаю.
Мама начала реветь, а папа пошел и хлопнул водки. Потом они хлопнули еще водки, уже вдвоем, и объяснили мне, что их так пугать больше не нужно.
Ну, никто их больше так и не пугал с тех пор. Невелико удовольствие на ревущую маму и папины трясущиеся губы смотреть, да ор их слушать.
История про дедушку Витю понемногу забылась - не фатально как-нибудь, а как забываются многие эпизоды детства, за ненадобностью. А сегодня вдруг вспомнилась. И стало вдруг понятно, что эта диковинная профессия по-прежнему мне по душе. Что может быть лучше, чем других мертвых держать за ручку и говорить, чтобы они не боялись?..
По душе-то оно, по душе, но не по зубам, конечно. И даже не по плечу.
Надо понимать, я - профессионально несостоявшийся ангел. Типичный лузер.
Это многое проясняет :)