Потом мне пришлось брести по воде аки посуху, потому что ежели уж я решу прогуляться по берегу, тот факт, что в некоторых местах никакого "поберега" нет, потому что объяли его воды, меня не остановит. Святости мне хватило, чтобы не промокнуть по пояс, но не хватило на тапки. Они теперь сохнут на горячей трубе в ванной.
Потом мне в местной пекарне подсунули адское черносмородиновое печенье, его, я считаю, надо запретить, как тяжёлый наркотик.
И как будто мало всех этих бед, в финале меня укусил лебедь. За фотокамеру! Инструмент, впрочем, не пострадал. Лебедь тоже. Вообще никто не пострадал, кроме моего величия. Потому что, когда лебедь кусает тебя за фотокамеру, как-то сразу становится ясно, что ты - не Лоуренс Аравийский, сколько тряпок на голову ни намотай.
Теперь я сижу на балконе, и чайки в темноте кричат так, что если не знать заранее, что это такое, непременно решишь, что слышишь наконец-то голоса духов, причём эти духи очень недовольны твоим поведением. И лучше сразу дать им дневник.
Кстати, пластиковый стул, прилагающийся к балкону, сломался ещё вчера, и теперь рядом со мной лежит его бездыханное белое тело.
Такова трудная жизнь европейского интеллектуала.