Как объяснять картины железному волку

XLII

Теперь надо вернуться к тому, что Торбьёрн Бычья Сила узнал о смерти Торбьёрна Путешественника, о которой уже рассказывалось. Он пришел в большой гнев и сказал, что был бы рад, если б этот удар не остался без ответа.

Асмунд Седоволосый летом долго болел и, почуяв, что конец его близок, позвал к себе своих родичей и сказал, что хочет, чтобы после его кончины Атли взял на себя все управление имуществом.

— Но боюсь, — сказал Асмунд, — что враги не оставят тебя в покое. Хочу я, чтобы все мои шурья и зятья оказывали тебе всяческую поддержку. А на Греттира у меня надежда плохая, ибо сдается, что на колесе его доля слеплена. Хоть и силен он, но боюсь, ему больше придется заниматься своими невзгодами, чем помогать родичам. А Иллуги хоть и молод, но вырастет в славного мужа, если только останется цел.

И после того, как Асмунд наказал сыновьям исполнить его волю, болезнь одолела его, и он скоро умер, и его похоронили у хутора Скала, ибо Асмунд велел построить там церковь. И его смерть казалась большой потерей всем людям в округе.

Атли зажил теперь большим хозяином и держал у себя много людей. Он был человек припасливый. В конце лета он отправился на Мыс Снежной Горы запастись вяленой рыбой. Он пригнал много лошадей и выехал из дому к Каменникам на Хрутовом Фьорде, где жил его зять Гамли. Там к Атли пристали Грим, сын Торхалля, брат Гамли, и еще один человек. Поехали они на запад от Ущелья Соколиной Долины и оттуда — прямо к Мысу. Они накупили там вяленой рыбы, навьючили семь лошадей и, закончив все свои дела, пустились домой.

XXX

Торбьёрном звали человека, жившего на Тороддовом Дворе у Хрутова Фьорда. Он был сыном Арнора Волосатый Нос, сына Тородда, который занял Хрутов Фьорд по тому берегу до места, что напротив Бугра. Торбьёрн был силен, как никто. Его прозвали Бычья Сила. Брата его звали Тородд, по прозванию Обрывок Драпы. Матерью их была Герд, дочь Бёдвара с Бёдваровых Холмов. Торбьёрн был большой рубака и держал у себя много народа. Про него говорили, что у него никто не хочет работать, так как он почти никому не платит. Его не считали покладистым человеком.

Был у него родич по имени Торбьёрн, по прозванию Путешественник. Он был мореходом, и тезки были товарищами в торговом деле. Торбьёрн Путешественник постоянно жил на Тороддовом Дворе, и находили, что он не меняет к лучшему Торбьёрнова нрава. Он был зол на язык и любил насмехаться над людьми.

Жил человек по имени Торир, сын Торкеля со Столовой Косы. Торир сперва жил на Каменниках, у Хрутова Фьорда. Его дочерью была Хельга, на которой женился Хельги Надувала, Но после битвы на Красивом Склоне Торир перебрался на юг, в Соколиную Долину, и стал жить в Ущелье, землю же на Каменниках продал Торхаллю из Виноградной Страны, сыну Гамли. У того был сын Гамли, женившийся на Раннвейг, дочери Асмунда Седоволосого, сестре Греттира. В то время они жили на Каменниках, в добром согласии. У Торира из Ущелья было двое сыновей. Одного звали Гуннар, другого — Торгейр. Оба подавали большие надежды, и отец к тому времени уже передал им хозяйство. Жили они, однако, все больше у Торбьёрна Бычья Сила и набрались там нахальства.

В то лето, о котором идет речь, Кормак и Торгильс и родич их Нарви поехали по своим делам на юг, в Долину Северной Реки. Одд Нищий Скальд тоже поехал с ними. Он уже оправился от увечья, которое получил во время боя коней. И пока они находились к югу от пустоши, Греттир выехал со Скалы, и с ним двое работников Атли. У Чуланной Горы они переправились через реку и оттуда держали путь через гряду к Хрутову Фьорду и под вечер добрались до Каменников. Там они пробыли три ночи. Раннвейг и Гамли радушно приняли Греттира и предложили ему еще погостить, но он хотел ехать домой. Тут Греттир и узнал, что Кормак со своими возвращается с юга и ночевал в Междуречье. Греттир живо собрался из Каменников. Гамли просил его быть осторожным и предложил в помощь людей. У Гамли был брат Грим, удалец, каких мало. Он отправился с Греттиром, и с ним еще один человек. Всего их было пятеро. Ехали они так до Гребня Хрутова Фьорда, западнее Чуланной Горы. Там лежит большой камень, что зовется Греттиров Подым. Он большую часть дня занимался тем, что подымал этот камень и коротал так время, пока не показался Кормак со своими людьми. Греттир направился им навстречу, и те и другие соскочили с коней. Греттир сказал, что свободным людям приличнее будет испытать силу оружия, а не драться палками, подобно бродягам. Кормак призвал своих держаться мужественно и показать, чего они стоят. Затем они бросились друг на друга и стали биться. Греттир был впереди своих людей и просил их смотреть, чтобы на него не напали со спины. Так они некоторое время сражались, и с обеих сторон уже были раненые.

Торбьёрн Бычья Сила ездил в тот день через гряду к Чуланной Горе, и на возвратном пути увидел это сражение. С ним в то время были Торбьёрн Путешественник и Гуннар с Торгейром, сыновья Торира, и Тородд Обрывок Драпы. Когда они подъехали, Торбьёрн велел своим людям разнять сражающихся. Но те были в таком исступлении, что с ними ничего нельзя было поделать. Греттир расчищал себе дорогу мечом. Оказались у него на пути сыновья Торира, но оба упали, так он их оттолкнул. Они пришли в ярость, и Гуннар даже зарубил работника Атли. Торбьёрн увидал это и просит их разойтись, говоря, что станет на сторону тех, кто захочет внять его словам. К тому времени пали двое работников Кормака. Тут Греттир видит, что мало будет хорошего, если Торбьёрн примкнет к его противникам. И он прекращает сражение. Все они были ранены, те, кто участвовал в сражении. Греттир очень досадовал на то, что им пришлось разойтись. Поехали они по домам, не заключив никакой мировой.

Торбьёрн Путешественник очень потешался над этим случаем. С того и начались нелады между людьми из Скалы и Торбьёрном Бычья Сила, а там дошло и до настоящей вражды, как это вышло потом наружу. Атли не предложили никакой виры за работника, но он не подал виду, что знает об этом. Греттир оставался в Скале до самого двойного месяца. Не рассказывается, что у них с Кормаком были еще встречи.

сабж

/грохается в омбарок/

У нас как раз завтра снежок обещают. А у меня гиппеаструм зацвёл (это который типа амариллис, но не совсем), как на Новый год положено. Пойду шампанское открывать!

Нашли в ботсаду плантацию тумана. Вот как его выращивают, оказывается!

Вот она, наша песец-собаченька.

Почти анфас, чтобы морду видно было:



И в профиль, ради хвоста:



Такой славный ледяной зверь, и столько от него неприятностей, а.

У нас на балконе праздник зимушки-зимы:



( Collapse )

В городе, меж тем, второй день мокрый снег, но температура заметно плюсовая; в сумме выходит такая вялотекущая (за шиворот, в основном) победа жизни над смертью, но у нас на балконе, следует признать, она особенно очевидна. Осталось среди этого торжества независимости жизни от невыносимых календарных условий развесить светящиеся рождественские гирлянды-шары.

В режиме "скорее, пока не началось" посадили нынче с другом Р. крокусы. На этот раз интровертненько, вдвоём, никого не призвав на помощь, потому что самим мало только позавчера вечером вспомнили, что во-первых, уже октябрь, а во-вторых, со вторника обещают дожди. Начали за час с небольшим до заката - днём были дела, пока с ними разобрались, пока добежали до Ужуписа, пока обнаружили, что Кофейня Намба Ван стала натурально намба ван, практически городской зыбест, пока сидели там на нагретых тёплым предзакатным солнцем стульях, пока взбирались на князенькин холм по жалким остаткам былой лестницы - ну в общем, всё с нами понятно, удивительно, что за час до заката, а не через два часа после, такие молодцы. И, что характерно, всё успели, то есть, засадили крокусами княжий холм и берег речки Вильняле до темноты.

Тяжёлый сельскохозяйственный труд облагородил нас по самое немогу, так что если у вас есть под рукой лишний незанятый престол какой-нибудь тёплой ламповой страны, обращайтесь, мы вполне можем его занять (и Кофейню Намба Ван уговорим последовать за нами, будет придворной кофейней, а что ж).

Когда-то очень давно мне снился сон про московское метро (московское метро моих снов - одно из самых интересных пространств, в какие мне доводилось попадать); кроме всего прочего, там была ветка, соответствующая той, где наяву станции Октябрьская и Шабловская, кажется, это Калужско-Рижская линия; впрочем, я уже плохо помню. Так вот, во сне конечной станцией было некое райское место, исполненное невообразимой красоты и покоя (главное - не выйти раньше времени в Мюнхене, где, впрочем, тоже неплохо), при этом там был один очень опасный перегон, собственно, сразу после Шабловской, на этом перегоне из каждого вагона исчезал какой-нибудь пассажир; ясно было, что исчезнуть на этом перегоне - не самая хорошая судьба, поэтому пока едешь, надо постоянно предпринимать совершенно особое внутреннее усилие не исчезнуть. В последнее время я часто вспоминаю это усилие наяву, оно очень хорошее, рабочее состояние, хотя с непривычки, конечно, трудно подолгу его удерживать.
Сегодня, пока мы спускались с холма, мне стало ясно, что сходное усилие не исчезнуть предпринимают всю зиму закопанные в землю луковицы растений. У кого получится, те и зацветут по весне.

Эта нелепая история началась с красивого кадра: коренастый пожилой мужичок, одетый во все эти ваши оттенки серого, вынес из дома осень, дотащил её до помойки и бросил там под цветущей за баками черёмухой, в самый разгар весны.
Осень выглядела как примерно полутораметровое деревце, листья которого начали желтеть - не все, где-то четверть. Ну или треть.
Кадр был красивый, у меня при себе не было камеры; на этом, собственно, и должна закончиться история. Но нет, она, зараза, только началась.

Мужичок в сером уже закрыл за собой дверь подъезда, когда до меня дошло, что оно только как метафора очень красиво, а на практике, человек только что выкинул на помойку дерево. Засыхающее, но пока живое. Блин.

Минут десять спустя, уже дома до меня дошло, что у нас же теперь огромный балкон. И ещё не очень поздно, в смысле, магазины работают. Можно успеть купить горшок.
Мне совсем не понравилась идея притащить на свой прекрасный цветущий балкон полумёртвое дерево, но мало ли, что мне не нравится. Не обо мне разговор, а о дереве. Даже если оно засохнет (такая вероятность довольно велика), умирать всё-таки лучше в приятной обстановке, чем на помойке, это вам любой ангел смерти подтвердит.
Пока вся эта чушь насчёт ангелов смерти витала у меня в голове, остальной организм пришёл в состояние терминатора, это которое "вижу цель, не вижу препятствий". В этом состоянии я могу ващевсё, и очень его за это не люблю. Потому что всегда не хочу Рагнарёк, а хочу фыр-фыр-фыр - ну, это понятно.

Однако не успела голова придумать двести восемьдесят шестой убедительный аргумент, почему мне всё это даром не надо, а боевой организм уже смотался на помойку, приволок дерево, протащил его на балкон сквозь строй офонаревших кошек и побежал заводить машину. До закрытия магазина, где можно купить землю, горшок и дренаж, оставался всего час.
Естественно, часа нам с организмом хватило с головой.

Теперь у нас на балконе живёт уходящая осень, в смысле, полумёртвое дерево-бомж, подобранное на помойке, бывшее домашнее, у нас и кошки такие, бывшим домашним зверям и деревьям на помойке оставаться нельзя. А у меня по этому поводу нет ни одного цензурного слова, зато есть целых два плана на будущее: если засохнет, сожжём его с почётом в камине, читая вслух Тибетскую Книгу Мёртвых в переводе на язык растений (можно как раз садиться за перевод). А если выживет, придётся его высаживать в почву где-нибудь на речном берегу, предварительно до этого берега как-то дотарабанив.

Я кстати не знаю, кто оно по национальности. Листья примерно как ивовые, ствол худой, но явно древесный, ветки растут вверх. Есть подозрение, что это одно из тех бедняг, кого продавали в супермаркетах перед Пасхой - с нарядными серёжками, в парадных горшках. У него и ком земли у корней в форме горшка, слишком маленького для дерева. Точно пасхальное деревце из "Максимы". Стопудов.

- это я. Прапорщику Недошутко в моём лице обычно всё несмешно.

Однако не могу не отметить, что круче всех сегодня пошутила погода - над теми, кто вышел из дома в тёплой одежде в расчёте на вчерашне-позавчерашние нормальные весенние плюс семь. Ангельчики в Небесной Канцелярии ухохотались небось, глядя на взупревших горожан (но не на меня, я гений-игорь-северянин, мой пуховик в случае необходимости легко помещается в карман).

Собственно мой выход из дома посреди аццкой работы был посвящён инспекции крокусов - и что ж? Они теперь вольно цветут на берегу Вильняле, в основном, белые и жёлтые; возле мастерских художественной академии есть один бледно-сиреневый, остальные тоже белые и жёлтые, а на площади Тибета пока не расцвели, видимо получили просветление и теперь никуда не спешат.

Карочи. С крокусами всё окончательно получилось, спасибо помощникам (и заранее страшно подумать, как я собираюсь распоясаться на эту тему в следующем сезоне). Но теперь у меня актуальная задача повышенной сложности: проходные дворы. Сохранить открытые и пооткрывать хотя бы некоторые закрытые. Тут лопаткой и луковицами не обойдёшься, непростая задача. Для начала придётся вдумчиво и внимательно хотеть, а там посмотрим.